Ирина Пуджа

Вечером дело было.
Вошла молча, села на кровать и смотрит…
– Чего приперлась, – спрашиваю.
– Хм, я что ж уже хуже татарина? Не рада, что ли?
– Тебе радоваться? – тут уж хмыкнула я, – С какого перепугу?
– Нууу, – тянет, – мало ли… – скушновато одной ведь? – и смотрит так пристально, прищурив свой ехидный глазёнок.
– Чего приперлась? – спрашиваю.
Она вновь хмыкнула, отворотила морду в сторону и хотела качнуть ногой, да ударилась своею пяткой о доску, которой я загородила низ кровати.
– Вот же зараза, – выругалась она, – чего нагородила? Ногой нормально не качнёшь, не расслабишься, – плаксиво так говорит, обиженно.
– А ты че сюда – расслабляться пришла? – спрашиваю, – не фик.
– Че ругаешься? Я, – говорит, – может поболтать с тобой, – говорит, – пришла, скучаю я, вот, – говорит, а сама так пристально смотрит, реакцию мою отведать хочет, как будто бы десерт это ей на душу.
Сидим, смотрим друг на друга, молчим.
– И стола, – говорит, – у тебя нет, – а сама комнату глазами обводит сверху до низу.
– Зачем тебе стол? – спрашиваю зло так.
-Нууу, – опять тянет свои губищи, – села бы, ногой покачала бы, – говорит, а сама, глаза вновь в сторону воротит.
– Бы-бы, – передразниваю, – нечего своими ногами тут качать, чертей мне тут, – говорю, – дразнить.
– Не поминай черта всуе, – говорит.
«Вот же сволочь», – думаю, а сама говорю: «Вали отсюда, сама поминаешь».
– Мне можно, – говорит и улыбается ласково так, почти располагающе, во весь рот. Даже глаза улыбаются.
– Хм, – хмыкнула я, сложила руки на груди и отвернулась от неё.
Она ласково так, почти по-отечески, положила руку на одеяло, на то место, где как раз моя коленка была и говорит: «Будет тебе, соскучилась же, сколько не видались уж годков-то? Расскажи, что новенького, чем живёшь-дышишь?»
– Мои новости, это мои новости и они тебя не касаются, – и продолжаю сидеть в той же позе, не глядя на нее.
– Злая ты стала и жадная, новостей ей жалко, – говорит, а сама коленку мою трепет потихоньку, – ну… ну давай поговорим, – говорит и улыбается.
Только в улыбке этой уже хитрость какая-то затаилась, подвох.
«А че, – думаю, – я теряю? Ну, поговорим, покалякаем, может быстрее, – думаю, – свалит.»
– Ну говори, – делаю примирительный вид, слушаю тебя, говорю и смотрю на нее вроде как заинтересованно.
– Э, нет, так дело не пойдет, – я что ж одна говорить буду? Я побеседовать с тобой хочу, – и смеётся – за жизть побеседовать, – и смеется дальше.
«Ах, сволочь, за жизнь ей поговорить захотелось». И вдруг подумала: а чего это я злюсь на нее? Ведь не зря же пришла, да и работа у нее такая. И жалко мне ее стало до боли.
– Ладно, – говорю, – поговорим, только в другой раз, хорошо? Устала я сегодня, сил нет с тобой ни спорить, ни соглашаться, – и смотрю на нее так искренне и печально, вижу – верит ведь.
Верит и машет головой, печально так машет.
– А я, – говорит, – правда, – говорит, – скучаю по тебе, – интересно с тобой было, ты хоть и не боишься, а я, знаешь ведь, люблю когда меня боятся, – и улыбается так искренне, – вот, – дальше говорит, ты хоть и не боишься, но экспериментировать любишь, и фантазия, знаешь, – говорит, – у тебя работает, – и тут, почему-то, печально так вздыхает, – эээх, – махнула рукой, поднялась и пошла, волоча за собой свою косу, громыхая ею и цепляясь за мебель, пугая моих котов.
А я смотрела ей вслед то ли печально, то ли прощально, просто смотрела и думала: «Это же надо, скучала…»

Ирина Пуджа

Как только захлопнулась дверь, из норы выскочили мыши и начали бегать по комнате с писком и визгом, как будто их было не три, а триста тридцать три. Они носились и орали так, что смогли раскачать гамак под потолком, в котором нежилась Тема и разбудить черепаху, которая спала под креслом уже несколько лет.

– Что ещё за нашествие? – спросила Тема, не открывая глаз.

Норк пару минут наблюдал эту феерию и, наконец, так топнул ногой, что мыши мгновенно остановились и стали по стойке «смирно!»

– Докладывай, – кивнул он серой.

Та начала что-то жалобно попискивать. Норк в так её пищанию кивал несколько секунд головой, затем грозно опёрся о столешницу.

– И кто в том виноват, что Кора ничего не бросила в Очаг? Кто стащил её плащ, даже не подумав о последствиях сего деяния? – он сделал театральную паузу и продолжил, – Всё! Зима не наступит, Лень сойдёт с ума, Тема замылится не весть куда, Боб…- он повернулся к креслу Боба, но оно было пустое, – Вот!!! А Боба уже нет! ВСЁ! Конец_света_близок! – сказал он трагическим голосом, но глаза его смеялись яркими ало-малиновыми искорками. Однако, в силу своего малого роста, мыши этого не видели. Они опустили свои носы чуть ли до самого пола. Только Кукушка тихонько посмеивалась, выглядывая из-за дверцы: ей с высоты было видно всё. А черепах, развернувшись, так же медленно поползла назад под кресло – она так долго живёт на свете, что ей абсолютно все равно, закончится он или нет.

В своё оправдание мыши начали тихонько поскуливать, чем ещё больше разозлили Тему.

– Норк, если они сейчас не замолчат, я их съем!

И в мгновение ока мышей как ветром сдуло. И этот вихрь смешавшись с вихрем смеха Норка, поднял на своей волне небольшой кусочек коры. Норк подставил ладонь, и она плавно опустилась на неё.

Кукушка выглянула из своей дверцы и спросила: «Значит, она ещё вернётся?»

– Конечно

Норк подбросил кусочек коры, щёлкнул пальцами и от этого кора разломилась на двое – один кусочек полетел в пламя Очага, другой взмыл вверх и упал в одну из чашек.

И это тоже еще не всё…

Ирина Пуджа

ЧТО-НИБУДЬ от ТЕМЫ

– Мне бы кофе от Темы или попить чего-нибудь, – ввалившись в комнату, прямо с порога говорит длинный дорожный плащ. Голос звучит из-под капюшона, так что невозможно определить ни возраст, ни пол вошедшего.

– Ты только с дороги, передохнуть не хочешь? – и оранжевая улыбка Норка заливает всё пространство и внутри, и снаружи, отчего на яблоках начинают румяниться бочки, а виноград наливается прозрачным нектаром, – Тема живёт сама по себе и захочет ли она поделиться с тобой чем-то, сказать не могу.

– Знаю-знаю… А ещё ты говорил, что всё зависит не только от неё, но и от самого жаждущего и, если он готов, она делится, так ведь?

– Хочешь сказать, что тебя мучает жажда?

Плащ кивает капюшоном, а Норк прикрывает глаза.

– Тема сказала, что сегодня у неё в гостях Лень и больше общаться она не с кем не хочет. Но тебе передала молоко от белой коровы, которая гуляет по полям с клубникой.

– А она сегодня какая, Тема? – Уже более мечтательно продолжает приставать к Норку голос из-под капюшона.

Возле очага стоит человек, вошедший минутой ранее, так и не успевший ничего спросить. «Вновь меня опередили» – в шёлковом состоянии себя он слушает этот бред и медленно опускает глаза в свою чашку: его тоже мучает жажда, очень хочется пить. А ещё он вслушивается в голос и пытается понять его тональность и определить, кому же он принадлежит: мужчине или женщине? Раньше ему, настройщику редких музыкальных инструментов, это всегда удавалось, даже когда голос был пропущен через навороченные системы и неоднократно переделан.

– Рыжая, с медной проседью. Очень красивая, такой ещё не была, – отвечает Норк.

– Значит, пришло время отпускания листвы… а мне – принятия… – Слышится тихий голос и говорящий решает избавиться от плаща, как от прошлогодней листвы. Он откидывает капюшон, и текут-струятся-рассыпаются по плечам золотые пшеничные локоны. Неизбежным движением девушка расстёгивает единственную пуговицу у горла, и плащ падает на пол.

– Спасибо, Норк, – немного уставший голос оттенка увядающей малины заливает собой весь дом, и его волна передвигает чашки на выступе дымохода и колышет шторки на окнах, – Столик у окна свободен?

– Конечно.

Девушка берет стакан с молоком и идёт к столику с мозаичной столешницей. Однако, посетитель с пустой чашкой никакого окна рядом со столиком не видит, к тому же на нём стоит табличка, где витиеватым почерком написано то ли «занято», то ли «занять».

Проходя мимо, девушка останавливается.

– Ваша чашка почему-то до сих пор пустая, наверное, ждёт моей благости. Мне всё равно много, значит, часть ваша, – И наливает молоко из своего стакана в его чашку.

– Алекс, – говорит она и кивает головой. То ли представилась, то ли ещё что? И продолжает путь к столику у «окна».

Возле плаща тут же появляются мыши: голубая, оранжевая, серая. Они ловко хватают его и тащат к норке. Плащ стремительно исчезает, но пуговица застряла и никак не желает пролезать. Наконец, она с треском отрывается, взлетает вверх и падает прямо в чашку посетителя.

– Вы везунчик! – улыбается Норк.

«Издевается» – думает настройщик с чашкой, в которую помимо его желания налили молоко, да ещё и грязную пуговицу зашвырнули какие-то подозрительные мыши.

– И молоко, и эта пуговица теперь принадлежат вам, у вас сегодня великий день! Сопротивляться не стоит, она всё равное отдаст то, что ей не нужно, – говорит Норк, кивая на девушку у окна.

«Я не люблю молоко, мне бы чаю, зелёного» – хотел возразить, но побоялся, что прекрасная незнакомка услышит и обидится.

Девушка села, поставила стакан на стол и, сделав движение рукой, будто отодвинула занавеску на окне, стала смотреть в стену.

«Дурдом», – думает настройщик, – «Надо отсюда уходить быстрее. Но как она красива, эта Алекс!!!»

А она смотрела в окно и видела, как греется на солнечном пригорке рыжая, с медной проседью, Тема. А возле неё, засмотревшись на пролетающих мимо птиц, кутается в голубой плащ, Лень.

– Устала, пойду приму душ. Какая сегодня вода? – спрашивает она у Норка.

– Твоя любимая, из озера Утренней Славы, – отвечает Норк и тихо улыбается ей в след: «Будь благословенна, Кора». Его улыбка, касаясь макушки девушки, опускается на золотые локоны и, пробегая волнами до самых кончиков, наливает их цветом спелого граната.

Когда девушка проходит мимо, настройщика вдруг касаются её мысли: «Какая разница, где я буду, если мне будет хорошо». И как только она скрывается за дверью, он кидается к Норку с вопросом.

– А мне можно принять душ? Я заплачу, я в дороге уже несколько дней.

– У нас нет душа, в доме одна комната, та, где вы находитесь.

– Но девушка…

– …пошла к себе домой.

Сделал глоток, молоко было запаха вишнёвого ковыля, а вовсе не молока, подумал: «Да сколько же быть мне трусом?! Эта! девушка! мне! нравиться! Да, чуть с приветом, но с нормальными мне никогда не везло, может с ней повезёт? Её дом, наверное, рядом, найду!»

Допил, достал пуговицу и зачем-то сунул её в карман. И, довольный своим решением, направился к двери, за которой скрылась Она.

Шагнул не раздумывая о последствиях, как будто уже всё произошло и ему осталось только сказать «ДА»!

Шаг – и он на перроне какой-то станции подземки.

«Ооо, НЕТ!!!» – метро боялся больше самой жизни и даже не успел сообразить: как такое может быть?

Когда же сообразил, кинулся назад, понял – между ним и дверью было минимум шагов пять, однако, он сделал только один! И тут пришла эта коварная мысль: «Так не бывает!»

Продолжение следует…

Ирина Пуджа